An interest in the literary works by Chingiz Aitmatov led me to Kyrgyzstan in the summer of 2010 in order to study this writer’s native tongue, and, I hoped, discover more about other writers from this small but dynamic country. Before I left the United States, my online research resulted in very few sources that were reliable and freely available, and almost none in English. When I arrived in Bishkek, I visited bookstores in the city, making lists of Kyrgyzstani authors and works that were being sold. However, it was difficult to pull the broader context out of all these many names and titles until a local graduate student directed me to an article written by Bakhtiyar Koichuyev, chair of the Department of Literary History and Theory at the Kyrgyz-Russian Slavic University in Bishkek.
Professor Koichuyev’s article, which is available in Russian on the website www.literatura.kg, provides an overview of Kyrgyzstani literature, with insights into the history of its development and optimistic predictions for its future. He makes it possible to contextualize the many new names in Kyrgyzstani literature, relating their appearance to the history of Soviet Kyrgyz writers that preceded them. An authoritative overview of such information is difficult to find in Russian, and nearly impossible to find in English. Koichuyev also delves into the difficult juxtaposition of Kyrgyz-language literature and Russian-language literature in Kyrgyzstan today. Although each language has played a critical role in the history of Kyrgyzstan’s literature, economic hardships have made it difficult for the small country to support the development of literature in any language, much less two.
Though this article’s focus is literary, it connects literature to the current linguistic, cultural, historical, and economic issues in Kyrgyzstan. Koichuyev’s article, therefore, may prove useful to anyone interested in better understanding the current literary situation in Kyrgyzstan, or, indeed, several other countries in the area, as the situation in Kyrgyzstan is applicable to other post-Soviet republics that are struggling with socio-economic difficulties while (re) building their own national cultures, without completely breaking ties to a long and important Soviet past.
I was able to contact Professor Koichuyev and, with his support and permission, have translated his article to English. With the publication of this translation, an expert’s insight into Kyrgyzstan’s literary situation is now available online to an English-speaking audience – though not without some struggle on this translator’s part. Professor Koichuyev’s language is complicated, with long, convoluted sentences and many author-created neologisms. The use of grammatical voice is a common problem in these types of translations as well, as Russian tends toward passive voice, whereas English tends toward active. Other difficulties included the translation of Russian literary terms into the appropriate English terms. Sometimes, there is a more precise term in English than exists or was used in Russian; other times, there is a more precise term in Russian than exists in English.
When I talk to writers in Kyrgyzstan about the future of literature in their country, their responses seem to be divided along a generational line. The older writers, who made their debut back in the Soviet era, bemoan a lack of new talent, publishing opportunities, and readership. The younger writers, on the other hand, light up when they talk about the future of literature in Kyrgyzstan. Their eyes shine as they describe an exciting new world of bilingual literature that can discuss any and every previously-taboo topic, shrugging at the difficulties of publication (“It’s not too expensive if you want to do it yourself, and the Internet is free!”). One common concern among these younger writers, however, is that they want to reach audiences outside of Kyrgyzstan – be it in Russia, Europe, or the United States.
I hope my effort will place them a little closer to doing so by making Kyrgyz literature a bit more accessible to English-speaking audiences.
| Русская литература Кыргызстана начала XXI века как зеркало социального и духовно-нравственного состояния общества | Russian Literature in Kyrgyzstan at the Beginning of the 21st Century: A Reflection of the Social, Spiritual, and Moral State of Society |
| Бахтияр Турарович Койчуев | By Bakhtiyar Turarovich Koichuyev
English Translation by Holly E. Myers Editors: The Vestnik Editorial Staff and |
| Публикуется по книге: Отражение событий современной истории в общественном сознании и отечественной литературе (1985-2000). Материалы научно-практической конференции 27-28 октября 2009 года / Фонд современной истории, Московский Государственный университет им М.В.Ломоносова, Академический учебно-научный центр РАН–МГУ–МГИМО. – М.: Изд-во Моск. Ун-та, 2009. – 552 с.: илл. | Originally published in Russian in The Reflection of Events of Contemporary History in Social Consciousness and National Literature (1985-2000). Workshop Conference Materials, 27-28 October 2009 / Contemporary History Fund, Lomonosov Moscow State University, Academic Educational-Scientific Center RAN-MGU-MGIMO. |
| Слово, некогда озарившее пламенем разума человека, включает в себя две составляющие: выражение мнения говорящего и мир, отображаемый им. С этой точки зрения текст, проговариваемый или письменно зафиксированный людьми, является отражением точки зрения на мир, происходящие события, выражением эмоций. Можно, с долей условности, говорить, что любой текст есть своеобразный нарратив. | The word, once illuminated with the flame of man’s reason, is composed of two parts: the expression of the speaker’s opinion, and that of the world, as reflected by him. From this perspective, the text, spoken or written, as set by man, reflects a perspective of the world and current events through the expression of emotion. Conventionally, one may say that any text is a self-contained narrative. |
| В современной науке существуют различные толкования нарратива, однако неизменным в них остаются две составляющие: текст и личность, выражающая через слово своё отношение к миру. | In modern scholarship, there are different interpretations of narrative. However, two components remain constant: the text and the author, as his relationship to the world is expressed in the text. |
| Наиболее распространённые определения рассматривают нарратив как историко-культурно обоснованный рассказ (интерпретация) о событиях и окружающем мире с позиций человеческой личности. При этом в литературе нарратив – «линейное изложение фактов и событий в литературном произведении, то есть то, как оно было написано автором».[1] | The most widespread definitions look at narrative as a historically- and culturally-based interpretation of events and the surrounding world, told from the perspective of the author. In literature, narrative is “the linear presentation of facts and events in a literary work, that is, the way in which it was written by the author.”[1] |
| Однако в понимании сущности нарратива важно осознание его как непосредственно эмоционально-рассудочного рассказа о мире в зависимости от историко-культурного контекста, мироощущения эпохи, миросозерцания говорящего. | However, to understand the nature of narrative, one must consider it an emotional and rational story about the world, intrinsically connected to the historical and cultural context, the current epoch’s attitude to the world, as well as the speaker’s worldview. |
| «Нарратив, – отмечает О. Гуцуляк, – это определенным образом структурированный текст, рационально-прагматическое, но тесно связанное с эмоционально-интуитивной сферой жизни высказывание (рассказ, история) вместе с социально-культурной практикой, к которой оно принадлежит и которую несет в себе. Нарратив открывает, что смысл жизни коренится не только в рациональных, научных, поддающихся исчислению и строго научному анализу феноменах, но и в иррациональном, традиционном, волевом, эмоциональном, характерологическом и т.д., которые не всегда и не обязательно поддаются такому анализу». [2] | “Narrative,” notes Oleg Gutsulyak, “is in some ways a rationally and pragmatically structured text, but the parable (story, history) is closely connected to the emotional and intuitive sphere of life, together with the social and cultural practices to which it belongs and which it carries within itself. A narrative reveals that the meaning of life is rooted not only in the rational, scientific, statistical, and phenomenological analysis, but also in the irrational, traditional, willful, emotional, characterological, and so on, which do not always and necessarily yield to such analysis.”[2] |
| С этих позиций можно говорить, что основные этапы жизни этносов, воплощённые в словах, есть ни что иное как нарративная история – представление (рассказ) народа о себе и мире. Повествование о мире, воплощённое первоначально в мифологической форме, и эволюционирующее от эпохи к эпохе, но всегда включающее в себя символико-эмоциональное осмысление мира. Наиболее полную картину мира в этом отношении представляет художественная литература. | From this position, one may say that the creation myths of various peoples, as recorded in writing, are nothing other than narrative history – the representation (story) of a people about themselves and the world. Story-telling about the world, initially found in the mythological form, has evolved from era to era, but always embodies a symbolic and emotional sense of the world. The most complete picture of the world, in this respect, is fiction. |
| В древнекитайской книге «Перемен» замечено: «Волнующее мира движение заключено в письменном слове»[3], – представляется, что эти слова являются одним из лучших определений литературы. Действительно, литература – художественная летопись времён и народов, исторических перипетий и личностных судеб. | In the ancient Chinese book, Of Changes, it is noted: “The agitated motion of the world is contained in the written word,” [3] – this may be one of the best definitions of literature. Indeed, literature is the chronicle of times and peoples, of historical upheavals and personal lives. |
| Литературная жизнь общества того или иного времени охватывает различные, порой неоднородные явления и факты, ей свойственны противоречия и разнонаправленные тенденции, зависящие от разнообразных факторов, обусловленных как собственно литературной традицией, преемственностью, поисками новых художественных средств выражения, особенностями самой специфики искусства слова, так и от многочисленных внелитературных влияний. | The literary life of a society at a particular time includes a multitude of sometimes heterogeneous phenomena and facts of its peculiar contradictions and opposing tendencies. These all depend on the same factors as does the literary tradition: continuity, the search for new means of artistic expression, and the particularities of literature, as well as numerous influences outside of literature. |
| Изменение содержания жизни с неизбежностью ведёт к существенным сдвигам в структуре различных видов общественного сознания, в том числе в искусстве и литературе. Художественная литература конца ХХ – начала ХХI веков в лучших своих проявлениях, продолжая и развивая культурно-эстетические традиции искусства слова прошедших времён, выражает, вместе с тем, характерные тенденции и противоречия современного мира, пытается осмыслить его состояние на рубеже эпох, определить перспективы дальнейшего развития человеческой цивилизации. | Changes in life inevitably lead to significant shifts in the structure of the various types of social consciousness, including art and literature. The best manifestations of fiction from the late twentieth and early twenty-first centuries, continuing and developing the cultural and aesthetic traditions of literature from past times, express, however, the characteristic tendencies and contradictions of the modern world. These authors try to comprehend the world’s condition at the advent of new eras, and to determine prospects for the further development of human civilization. |
| Особенно ярко отражение мироощущения эпохи в литературе можно проследить благодаря такой литературоведческой категории, как «литературная эпоха», некоторые положения которой обосновывали такие неординарные литературоведы, как В. Шкловский и Ю. Тынянов. Развивая данное понятие и применяя его при анализе современного литературного процесса, некоторые литературоведы стремятся в самых разнообразных художественных явлениях сегодняшнего дня найти единый структурно-стилевой принцип, характеризующий современную литературу. Так, литературовед В.В. Эйдинова считает, что в «многозвучном стилевом облике «литературного сегодня» открывается интенсивное стягивание самых контрастных стилей к общему структурно-стилевому принципу, который делает литературу 80-х годов качественно-характерной и очерченной художественной системой. Сущность этого специфического стилевого принципа (или стилевой тенденции), образующего единый стилевой мир современной литературы, открывается как чрезвычайность (предельность, кульминационность), создающая атмосферу катастрофы – края, конца, гибели, грозящей миру трагедии. Эта доминирующая стилевая тенденция, – (тенденция экстремальности) по мнению литературоведа, – проявляется в самых различных художественных формах (речевых, «геройных», сюжетных, пространственно-временных), в которых проступают своеобразные и несходные и сходные (по совпадающей их функции) – писательские «стили».[4] | The “literary epoch,” a category of literary criticism, is the brightest reflection of an era’s world perspective. Several postures in this category have been justified by extraordinary literary critics, such as Vladimir Shklovsky and Yurii Tynyanov. Building on this concept and using it to analyze the contemporary literary process, some literary critics are eager to find a single structural and stylistic principle that characterizes modern literature in various present-day artistic phenomena. Thus, the Russian literary critic Viola Eidinova believes that in the “polyphonic stylistic guise of ‘what is literary today,’” an intense assemblage of the most contrasting styles reveals general structural and stylistic principles that make the literature of the 1980s a qualitatively and characteristically well-defined system of art. The essence of this particular style (or stylistic principle), which formed a single style of contemporary world literature, was called an emergency (maximum, climax), which created an atmosphere of catastrophe – the edge, end, destruction, threatening the world with tragedy. This dominant stylistic trend – (the tendency of extreme) in the opinion of the literary critic – is manifested in a variety of artistic forms (that of speech, “heroes,” scenes, and space-time), in which appear original, dissimilar and similar (according to the coincidence of their features) writers’ “styles.”[4] |
| Стилевая тенденция, выделяемая литературоведом, действительно наблюдается в определенных направлениях не только литературы конца XX столетия, но и в современном искусстве слова, в творческой практике отдельных писателей. Например, творчество Ч.Т. Айтматова-романиста развивается именно в этом русле. Особенно ярко, в художественно заостренной форме данный структурно-стилевой принцип проявляется в романе «Тавро Кассандры», в центре которого философско-психологические размышления о судьбе земной цивилизации, над сутью и высшим предназначением человеческой жизни. В последнем романе Ч.Т. Айтматова «Когда падают горы» («Вечная невеста») мотивы апокалипсиса зазвучат с особой силой. В русской поэзии Кыргызстана идейно-стилевая тенденция «кульминационности», создающая атмосферу катастрофы – края, конца, гибели, грозящей миру трагедии», мощно и метафорично звучит в поэзии С. Сусловой, В. Шаповалова, А. Никитенко. | A stylistic trend, isolated by literary scholars, is observed functioning not only in the literature of the end of the twentieth century, but also in the creative work of contemporary writers. For example, the work of the Kyrgyz novelist Chingiz Aitmatov develops precisely in this way. The artistically acuminate form of the structural and stylistic principles used in the novel Cassandra’s Brand is especially bright. At the center of this novel are philosophical and psychological meditations about the fate of earthly civilization, above the core and higher destinies of human life. In Aitmatov’s last novel, When Mountains Fall, or The Eternal Bride, motifs of apocalypse resound with particular strength. In the Russian-language poetry of Kyrgyzstan, the convention of “building a climax,” or creating an atmosphere of catastrophe – limit, end, destruction, tragedies threatening the world – mightily and metaphorically resounds in the poetry of Svetlana Suslova, Vyacheslav Shapovalov, and Aleksander Nikitenko. |
| Кардинальные изменения в общественно-политическом и экономическом устройстве стран бывшего СССР приводят к существенным переменам в литературной жизни. Да и само отношение к искусству слова общества существенно меняется. На протяжении многих веков литература рассматривалась, прежде всего, с точки зрения её нравственно-эстетической и идеологической функции. Именно это определяло её место в общественно-политической и культурно-эстетической системе национально-государственной жизни. Кризисные процессы в экономической и идеологической жизни Кыргызской Республики способствовали изменению места художественной литературы в системе государственно-общественных приоритетов. Фактически государство самоустранилось от влияния на функционирование литературного процесса. Многие талантливые писатели республики получили, с одной стороны, возможность свободного выражения своего художественного мировидения, но с другой – попали в тиски экономической цензуры, не имея возможность издавать свои произведения, становящиеся фактом их личной творческой судьбы, но не явлением общественной жизни. Приходится констатировать, что в Кыргызстане на сегодняшний день отсутствует государственная книгоиздательская политика, которая способствовала бы распространению общественно и эстетически значимых произведений. | Basic changes in the social, political and economic conditions in former Soviet countries are leading to existential changes in literary life. Even the relationship between literature and society is changing. For many centuries, literature had been considered, above all, from the point of view of its moral, aesthetic and ideological function. Precisely this defined its place in the socio-political and cultural-aesthetic system of the nation-state. The crisis in the economic and ideological life of the Kyrgyz Republic facilitated a change in literature’s place in the priorities of the state and society. The government ceased exerting influence on the literary process. On the one hand, many talented writers of the republic were able to freely express their artistic world-view; however, on the other hand, they fell into the grip of economic censure, losing the chance to publish their works, which themselves had become a reflection of their own personal creative fate, rather than of social life. State publishing, which had made possible the dissemination of socially and aesthetically meaningful works, has disappeared from Kyrgyzstan today. |
| Отход от единого идеологически-эстетического диктата, плюрализм мнений находит свое отражение в художественной литературе, выражающей различные эстетические и философско-нравственные взгляды писателей. Происходит размежевание писателей на различные литературные группы и направления, наблюдается процесс индивидуализации творческого сознания. | Having departed from a united ideological and aesthetic dictate, a pluralism of opinions is now reflected in literature, expressing the different aesthetic, philosophical, and moral views of writers. Writers are demarcated into different literary groups and directions, and the process of increasing individualization in the creative consciousness can thus be observed. |
| Наряду с философско-идеологическим многоголосием содержания художественной литературы происходит и дальнейшее разнообразие эстетических и структурно-стилевых принципов произведений писателей конца XX века. Думается, что это вполне объективные тенденции и дальнейшее направление литературного движения будет характеризоваться углубляющейся индивидуализацией писательского творчества. | This philosophical and ideological polyphony of literature coincides with the further diversity of aesthetic, structural, and stylized principles in works of writers from the end of the twentieth century. It is thought that these are fully objective tendencies and that the further direction of literary motion will be characterized by the deepening individualization of literature. |
| В Кыргызской Республике, в 90-е годы XX века появляются периодические издания различной общественно-политической направленности. В области художественной литературы так же проявляются: активизация эстетических поисков, переосмысление устоявшихся нормативов, стремление к выражению своей творческой индивидуальности. | Regular publications of different socio-political directions appeared in the 1990s in the Kyrgyz Republic. In literature, the intensification of aesthetic explorations, the changing sensibility of established norms, and the aspiration to express creative individualism also appeared:. |
| Необходимо отметить, определённую роль периодических изданий Кыргызской Республики в литературном процессе конца XX века. Именно на страницах газет и журналов, из-за кризисных явлений в книгоиздании Кыргызстана, впервые увидели свет многие художественные произведения писателей и поэтов. Немногочисленные критические рецензии, статьи и обзоры, посвящённые литературной жизни Республики, хоть в какой-то мере, освещали литературный процесс. Вместе с тем, приходится констатировать, что в остропереломный момент общественной жизни, борьбы различных социально-политических и экономических концепций, возрождения национальной идеи и поисках государственной идеологии, литературная критика Кыргызстана переживала не самые лучшие времена, лишь временами откликаясь на отдельные события и юбилейные торжества. Серьёзных аналитических статей, за редким исключением, обозревающих литературный процесс Кыргызстана конца XX – начала XXI вв., в литературной критике почти не наблюдается. Видимо, причины этого следует искать в сложной социально-экономической ситуации и противоречивости культурно-эстетической жизни республики, требующей своего основательного осмысления. | It is necessary to note the defined role of regular publications in the Kyrgyz Republic during the literary process at the end of the twentieth century. Due to the crisis in Kyrgyzstan’s publishing industry, many artistic works of writers and poets were actually first published on the pages of newspapers and magazines. A few critical reviews, articles, and surveys, devoted to the literary life of the republic, have illuminated the literary process, to some degree. Together with this watershed moment in social life, struggles of various social, political, and economic concepts, the revival of the national idea and the search for a state ideology, literary criticism in Kyrgyzstan is not experiencing the very best of times. Now it is found only occasionally, in response to specific events and anniversary celebrations. With a few exceptions, there are almost no serious analytical articles surveying the literary process of Kyrgyzstan at the end of the twentieth and the beginning of the twenty-first century. The explanation for this may be found in the complex social and economic situation, and the dissonant cultural and aesthetic life of the republic, which requires thorough study. |
| Среди различных, разнонаправленных тенденций литературного процесса одно из ведущих мест занимает возросший интерес к судьбе отдельной личности, к ее внутреннему миру. Человек всегда стоял в центре художественного творчества, являясь основным предметом и объектом искусства. Однако в 80-90 гг. XX в. обращение, а вернее было бы сказать, возвращение литературы стран СНГ к человеческой личности имеет ряд особенностей, связанных, прежде всего, с общественно-исторической ситуацией, с осознанием общественного сознания необходимости общечеловеческих приоритетов, пониманием самоценности и значимости каждой отдельной личности. | Among the various and opposing tendencies of the literary process, one of the leading tendencies is that of increasing interest in the fate of the individual and in his inner world. Man has always stood in the center of artistic creativity as the main subject and object of art. However, in the 1980s and 1990s, the focus, or rather, the return of literature in the CIS countries to focusing on the individual has a number of features associated primarily with these countries’ socio-historical situation, with a public awareness of the need for universal priorities, and with an understanding of the self-worth and importance of each individual. |
| Этими процессами обусловлено возросшее внимание писателей к внутреннему миру современного человека, углубляющийся психологизм литературы. В литературе конца 80-90-х годов XX в. появился ряд произведений, персонажи которых не поддаются однозначной трактовке и уже трудно отнести тот или иной литературный характер к отрицательному или положительному образу. Это человек с «грешной земли». Он кровь от крови, плоть от плоти порождение современной жизни, он один из нас. | This is due to writers’ increased attention to the inner world of the modern man, which has deepened the psychology of literature. A number of works with characters that do not lend themselves to unambiguous interpretation appeared in twentieth-century literature of the late 1980s and 1990s. It became difficult to assign a literary character the label of either negative or positive. This was a man from the “sinful earth.” He is blood from the blood, flesh from the flesh of modern life, and he is one of us. |
| Общественно-исторические процессы, происходившие в конце XX в. в странах бывшего СССР, способствовали появлению тем и проблем, связанных с ними конфликтов и противоречий, ранее закрытых для художественной литературы советского периода. | The socio-historical processes that occurred in the late twentieth century in former Soviet states have contributed to the emergence in literature of themes that encourage conflicts and contradictions in the interpretation of the story. The discussion of such contradictions had not been allowed in literature during the Soviet period. |
| Немало произведений раскрывающих острые социальные противоречия современного общества появилось в русскоязычной литературе Кыргызстана в 80 – 90-х гг. XX века. Среди них можно отметить «Заячью губу» В. Михайлова, «Кармен с Парижа», «Некто человек», «Враг матриархата» А. Абдурахманова, «Шесть-четыре» Эрмека Таттыбаева, «Открытие» Бекбосуна Байтокова, «Безумие» С. Тарышкина. | Several works exposing sharp social contradictions in contemporary society appeared in Kyrgyzstan’s Russian-language literature in the eighties and nineties. Among these are Valerii Mikhailov’s Cleft Lip, Anatole Abdurakhmanov’s Karmen from Paris, A Certain Person, Enemy of Matriarchy, Ermek Tattybaev’s Six-four, Bekbosun Baitokov’s Opening, and Sergei Taryshkin’s Madness. |
| Перечисленные произведения, разные по своим художественным достоинствам, зачастую, не лишенные эстетических недостатков, позволяют, все-таки, писателям выходить на актуальные социальные проблемы общества. Они близки по своему идейно-публицистическому пафосу к так называемому «физиологическому очерку», «изучающему внутренние процессы общественной жизни». | The works cited above are varied in their artistic merits and often not devoid of aesthetic shortcomings; however, the writers address vital social issues. They are similar in their ideological and journalistic pathos to the so-called “physiological sketch,” the “student of the internal processes of public life.”[i] |
| Изменения в политической и экономической системе стран СНГ сопровождаются болезненной ломкой общественного сознания и индивидуальной психологии людей, формировавшихся в рамках тоталитарно-коммунистической идеологии. Поэтому естественно и объяснимо стремление писателей к художественному воссозданию «социалистической действительности». | Changes in the political and economic systems of CIS countries were accompanied by a painful fracturing of the people’s social consciousness and individual psychology which had been formed in the framework of totalitarian communist ideology. Therefore the artistic recreation of “socialist reality” was a natural and understandable desire of writers.[ii] |
| Из произведений литераторов Кыргызской Республики, обратившихся к данной теме, можно назвать имевшую определенный общественный резонанс повесть А. Иванова «Верхом на облаке» и повесть Х. Мустафаева «Локон», в которой описывается не только взаимоотношения партийной номенклатуры в период «застоя» и «перестройки», но и ее мимикрия в современных условиях. Данные произведения носят ярко выраженный публицистический характер. Наверное, неслучайно они написаны в жанре повести, а не романа, предполагающем более масштабное и глубокое отражение действительности. Интересна с точки зрения художественной формы, передающей данную тему, повесть И.Д. Лайлиевой «Сладкая жизнь – как она есть». В ней весьма ощутим вездесущий образ-голос автора, который говорит о себе: «Я тоже вроде этого кукольника время от времени прерываюсь, чтобы поговорить с вами о том, что волнует меня и, знаю, волнует вас, отвлекаясь на время от своих кукол, т.е. своих героев. Согласитесь, трудно быть тем, кто так отличен от тебя». | From the works of writers from the Kyrgyz Republic, pertaining to the present theme, one may state that Aleksander Ivanov’s “Riding a Cloud” and Khamid Mustafaev’s “Lock of Hair” have a defined social resonance, describing not only the interrelationship of party nomenclature from the periods of stagnation and perestroika, but also its mimicry in modern conditions. These works have a distinctly journalistic character. Most likely, it is no coincidence that they are written in the genre of tale[iii] rather than novel, which would suggest a more extensive and deep reflection of reality. Interesting from the point of view of the artistic form, concerning the given theme, is the tale of Ilimkan Lailiyeva, “Sweet Life – As It Is.” The ubiquitous narrative voice of the author is very noticeable, and she says about herself: “I, like a puppeteer, also stop working from time to time, in order to speak with you about that which worries me and, I know, worries you. I am distracted for a while from my puppets, that is, my heroes. You must agree, it is difficult to pretend to be someone else.” |
| Произведение И.Д. Лайлиевой носит, на наш взгляд, симптоматичный характер, являясь свидетельством дальнейшей индивидуализации творческого сознания, моделирующего свой художественный мир, «вторую реальность». Надо отметить, что И. Лайлиева одной из первых обращается к инонациональной тематике, изображая американскую действительность глазами киргизки в романе «Уикенд в Чикаго», что так же является новым для киргизской литературы и закономерным для историко-политической ситуации 80 – 90-х годов XX века, характеризующейся расширением геополитического горизонта культурных взаимосвязей постсоветских республик. Данный роман к тому же может служить одним из первых образцов «женской прозы» Кыргызстана. | The work of Lailiyeva carries, in this author’s opinion, a symptomatic character, witnessing the further individualization of creative consciousness, which models its artistic world, “the other reality.” It should be noted that Lailiyeva is one of the first to address topics of other nationalities, depicting American reality through Kyrgyz eyes in the novel Weekend in Chicago. This was new for Kyrgyz literature and natural for the historical-political situation of the 1980s and 1990s, which was characterized by an expansion of the geopolitical horizon of cultural interrelationships for post-Soviet republics. This novel may serve as one of the first examples of “women’s prose” in Kyrgyzstan. |
| К иносказательным, притчевым формам на рубеже XX – XXI веков всё чаще обращаются журналисты и публицисты, особенно оппозиционных газет. Своеобразный «эзопов язык» помогает им выразить в художественно-публицистической форме своё отношение к социально-политической действительности и, в то же время избежать судебного преследования, ибо творят они в жанрах, предполагающих художественный вымысел. С точки зрения эстетической данные произведения носят сиюминутный характер и не отличаются особыми художественными достоинствами. Однако их роль в историко-литературном процессе достаточно значима, ибо они, по большому счёту, способствовали жанровому и стилевому разнообразию публицистических жанров, расширению литературного кругозора потенциальных читателей. В качестве примера, обратим внимание на разработку журналистами в начале XXI столетия, почти позабытых в советскую эпоху, жанров: видения (Замир Осоров, распределяющий политических оппонентов по кругам ада, следуя тенденциозности и возможностям жанра вслед за «Поэмой о прощении» аль’Маари и бессмертной «Божественной комедии» Данте Алигьери); памфлета (в этом жанре особенно ярко и бесскомпромисно выступали Замира Сыдыкова, а на исходе правления первого президента Кыргызстана Рина Приживойт). | At the turn of the current century, journalists and analysts, especially those of opposition newspapers, are increasingly turning to allusive and parabolic forms.[iv] Idiomatic “Aesopian language” helps them publicly express their relationship to the socio-political reality, and, at the same time, avoid prosecution, because they are writing fiction. In terms of aesthetics, these works carry a momentary character and are not distinguished by any particular artistic merit. However, their role in the historical and literary process is quite significant, as, by and large, they have contributed to the development and stylistic variety of nonfiction genres, expanding the literary horizon of potential readers. As an example, we may turn our attention to the development of journalistic genres at the beginning of the current century, which had been almost forgotten during the Soviet era: the editorial (Zamir Osorov arbitrates political opponents in the circles of hell, following the bias and possibilities of the genre after al’Maari’s “Poem of Forgiveness” and Dante Aligieri’s immortal “Divine Comedy”); and the pamphlet (Zamira Sydykova and Rina Prizhivoit, at the end of the reign of Kyrgyzstan’s first president, wrote particularly clearly and uncompromisingly in this genre).[v] |
| В разные периоды истории общества в литературной жизни на первый план выходят те или иные жанры литературы. Так, например, в наиболее кризисные для общества времена, когда происходят острая идеологическая борьба, переосмысление общественных, духовных ценностей, наблюдается особый интерес к публицистике, «малым» жанрам. Нечто подобное мы наблюдали в литературном процессе второй половины 80-х и особенно – начала 90-х годов XX века. В это время на первый план общественно-культурной жизни вышли как раз жанры, способные быстро реагировать на злободневные проблемы. | At different periods of literary history, altering literary genres have been dominant. So, for example, in the most critical periods of time for society, during sharp ideological battles, when social and spiritual values are being reconsidered, there is a special interest in journalism, an oft-overlooked literary genre. We saw something similar in the literary process during the second half of the 1980s and especially during the 1990s. During this time, those genres that were able to respond quickly to urgent problems came to the forefront of social and cultural life. |
| Художественные векторы, характерные для мирового литературного движения, в общем, находят свое отражение и в отдельных национальных литературах, приобретая при этом свои специфические особенности. Примером тому может служить и литература Кыргызстана. | Artistic tendencies shown in world literature, in general, will find reflection in individual national literatures, and will acquire their own specific peculiarities. The literature of Kyrgyzstan may serve as an example of this. |
| Две взаимосвязанные тенденции национальной жизни рубежа XX– XXI веков: рост национального самосознания и дальнейшее развитие взаимосвязей и взаимовлияний различных народов, в том числе и в области культуры, ведут к активизации художественных исканий писателей, обогащают литературу новыми эстетическими формами освоения действительности. | Two interrelated tendencies in Kyrgyzstan at the turn of the current century (the growth of a national self-consciousness and the further development of interrelationships and interactions, including cultural interactions, between different peoples) led to the intensification of writers’ artistic pursuits, enriching literature with new aesthetic forms for understanding reality. |
| Пытаясь понять корни и истоки исторического развития нации, писатели все чаще обращаются к прошлому своего народа, используя при этом, наряду с другими, художественные изобразительно-выразительные средства устного народного творчества, традиции родных культур. Думается, не случайно распространение литературы, посвящённой исторической тематике. Среди произведений писателей Кыргызстана можно отметить исторические романы «Вражда кочевников» К. Осмоналиева, «Годы вокруг солнца» К. Акматова, «За тучей белеет гора» Т. Касымбекова, «Тенгри Манас» А. Джакынбекова, роман в стихах С. Джусуева «Курманджан Датка», А. Сорокина «Голубая орда». | Trying to understand the basis of the historical development of Kyrgyzstan, writers are increasingly turning to their own cultural past, using, among other things, the figurative language of oral folklore and traditions of native cultures. Therefore, it seems that the expansion of literature devoted to historical themes was not coincidental. Among such works by Kyrgyz writers may be noted Kanybek Osmonaliev’s historical novel, Feud of the Nomads, as well as Years Around the Sun by Kazat Akmatov, The Mountain Pales Behind the Cloud by Tologon Kasymbekov, Tengri Manas by Ashym Dzhakypbekov, the verse novel The Curmudgeon Datka by Sooronbai Dzhusuev, and The Blue Horde by Anatole Sorokin. |
| С другой стороны, жизнь народа писателями Кыргызстана рассматривается в контексте мирового развития. Осознание единства Земли, связи всех народов, населяющих планету, заставляют писателей обращаться к наиболее общим вопросам бытия, глубже всматриваться во взаимоотношения человека и окружающего его мира, ибо есть общие проблемы, волнующие человечество на протяжении всей его истории, вопросы, которые всегда будут в центре внимания человека. | On the other hand, writers also consider the traditional folk life of Kyrgyzstan within the context of world development. Awareness of the Earth’s unity, the connection of all peoples inhabiting the planet, forced writers to address the most common problems of existence, to peer deeper into the relationship of man and his surrounding world, as there are common concerns that have worried humanity throughout its history, questions that will always be at the center of man’s attention. |
| Однако нельзя не заметить, что изменения геополитической картины мира, этнической и социально-политической структуры общественной жизни привели к трансформации культурной жизни Кыргызстана. В законодательном плане все народы Кыргызстана имеют равные права и возможности. Одним из основных провозглашаемых идеологических лозунгов государственной политики было утверждение «Кыргызстан – наш общий дом». Вместе с тем, реалии социально-экономической жизни привели к изменению этнической структуры Кыргызстана. Некогда занимавшие второе место по численности населения – русские, сегодня находятся на третьей позиции. К количественному показателю, возможно, добавить и качественную характеристику. В большей своей части покинули Кыргызстан наиболее активные, востребованные и трудоспособные представители русского народа. Особенно ощутимы потери русскоязычного населения в отдалённых регионах Кыргызстана, что привело к переходу от киргизско-русского двуязычия к функционированию одного языка. Потеря языковой среды способствовала падению уровня владения русским языком коренного населения. | However, it must be noted that changes in the geopolitical picture of the world, in the ethnic and socio-political structure of life, have led to a transformation in the cultural life of Kyrgyzstan. At the legislative level, all people of Kyrgyzstan have equal rights and opportunities. One of the main ideological slogans proclaimed by the state was that “Kyrgyzstan is our common home.” However, the realities of socio-economic life have effected changes within the ethnic structure of the Kyrgyz Republic. Once ranked second in terms of population, today Russians are in third place. In qualitative analysis of this quantitative data, we can also say that the majority of the most active, sought-after, and able-bodied Russians have deserted Kyrgyzstan. Especially notable is the loss of the Russian-speaking population in the more remote regions of Kyrgyzstan, which has led to a transition from Kyrgyz-Russian bilingualism to the operation of a single language, Kyrgyz. The loss of this linguistic environment has contributed to the decline of Russian language among the indigenous population. |
| Данные факторы оказывают определённое влияние на функционирование русской литературы в Кыргызстане, её месте в духовной жизни народов. Вместе с тем, русская культура, являющаяся одним из формообразующих элементов современной национальной духовной жизни кыргызского народа, пока ещё занимает важное место в общественной жизни. Свидетельством тому может являться русскоязычная литература Кыргызстана, функционирование русского слова в республике. Оно уже не способно, как некогда, определять векторы развития национальной культуры, но по-прежнему может отображать реалии современной жизни, поиски ценностных ориентиров во времена перемен. | These factors have a definite influence on the functioning of Russian-language literature in Kyrgyzstan, and on its place in the spiritual life of the peoples of Kyrgyzstan. However, Russian culture, which is one of the formative elements of the contemporary national spiritual life of the Kyrgyz people, for the moment still occupies an important place in public life. Evidence of this may be found in the Russian-language literature of Kyrgyzstan, and the functioning of the Russian language in the republic. It is no longer capable, as before, of defining the developmental tendencies of national culture, but it may, as before, reflect the realities of modern life, the search for a system of values during a time of change. |
| Творчество русских и русскоязычных писателей в этнокультурных и географических рамках различных национальностей и народов, входивших в состав СССР, отличается значительным своеобразием, обусловленным функционированием региональной русской литературы в контексте инонациональной миросозерцательной и эстетической культуры. Показательно в этом отношении творчество киргизстанских поэтов и переводчиков С. Сусловой и В. Шаповалова. Переводческая деятельность и оригинальное творчество писателей в том виде, в котором оно предстаёт пред читателями, могло сформироваться только в «азийском круге» (название главы из книги В. Шаповалова «Заложник»). | Works by Russian and Russian-language writers in the ethnic, cultural, and geographical framework of the various nationalities and peoples that made up the Soviet Union are unique, as this literature was created and read in the context of non-Russian philosophical and aesthetic standards. Indicative in this respect is the Russian-language work of Kyrgyz poets and translators Suslova and Shapovalov. The translations and original works by these writers, as they appear before the reader, could be formed only in the “Asiatic Circle,” (the title of a chapter from Shapovalov’s book, Hostage). |
| Художественная национальная литература накануне XXI столетия нашла своё литературно-критическое исследование в статье В.И. Шаповалова «Касым Тыныстанов как зеркало культурной революции». Выводы, к которым приходит литератор, достаточно пессимистичны: «В отсутствии интереса и какого-то, скажем, гражданского самопожертвования в отношении к национальному литературному наследию сегодня (судьба Тыныстанова), к выходу этого наследия на многонациональные мировые орбиты (судьба творчества Тыныстанова в неизданных русских переводах), в связанном с этим стагнационном состоянии чрезмерно политизированной и лишённой возможности издания литературы (и кыргызоязычной, и русскоязычной) мне видится безотрадное будущее. Во всяком случае, русская литература Кыргызстана сегодня фактически не существует, а её скорая и такая серенькая смерть показывает, во-первых, что культуру легко задушить – надо только лишить её воздуха, и, во-вторых, что монокультура – тоже нежизнеспособный организм. Я думаю, что и кыргызская литература пройдёт через мучительное состояние безвременья и умирания, прежде чем возродится к жизни – но уже в других поколениях, в другой истории, с другим нравственным опытом».[5] | A critical study of Kyrgyz literature on the eve of the current century may be found in Article VI of Shapovalov’s “Kasym Tynystanov as a Reflection of the Cultural Revolution.” The writer’s findings are rather pessimistic: “Not to say that I am lacking interest in or patriotic concern for today’s national literary heritage (as seen in the fate of Tynystanov), as well as concern for the outcome of this heritage in international spheres (as seen in the fate of Tynystanov’s work in the unpublished Russian translation), but I see a dreary future for this literature, especially due to the stagnant condition of overly-politicized or too few opportunities for publishing literature (both Kyrgyz and Russian-language literature).[vi] In any case, Russian-language literature in Kyrgyzstan today does not actually exist, but its quick and gray death shows, first, that culture can easily suffocate – it is necessary only to deprive it of air – and, secondly, that monoculture is also not a viable organism. I think Kyrgyz literature will go through a painful state of hopelessness and dying before it will be revived – but this will be in other generations, in a different history, with another moral experience.”[5] |
| Ощущение кризиса культуры в тисках глобализации и прагматизма постиндустриальной цивилизации сквозит в оригинальном творчестве В. И. Шаповалова. В его поэзии на изломе тысячелетий достоверно и художественно, цинично и психологический глубоко предстают реалии жизни, трагическим пафосом окрашивается апокалипсис рубежа тысячелетий, и ностальгические грёзы о былом туманят взгляд. | The sense of a cultural crisis in the grip of the globalization and pragmatism of post-industrial civilization is transparent in the original works of Shapovalov. As the new century broke, Shapovalov’s poetry began showing the realities of life authentically and artistically, they are cynically and deeply psychologically presented, with the apocalypse at the end of the millennium painted with tragic pathos, and nostalgic dreams of the past fog the reader’s view: |
| «Скрижали сотрутся. И гордые годы о морок запнутся, А губы ещё улыбнутся, Не ведая: Рушится дом. Что ж, медиумы, уйдём? – Ведь прошлое – блюдце, ледок со стеклом… Но если когда-нибудь слёзы прорвутся – То лишь о былом.» |
“The scrolls will be erased. And the proud years will stumble over wraiths, And the lips will still smile, Not knowing: The house is crumbling. What then, mediums, shall we go? – After all the past is a saucer, a little ice with glass… But if sometime tears burst through – It is only about what has been.” |
| Во вступительной статье к изданию избранных произведений В.И. Шаповалова известные мастера художественного слова Ч. Айтматов и С. Липкин пишут: «Сегодня говорить об этой книге значит, говорить обо всей поэзии Вячеслава Шаповалова, настолько точно он нанёс на белый лист под одной обложкой всю линию своей поэтической жизни. Эта книга о нём, но куда больше – о беззащитном старении культуры XX века. И то, что поэзия наполнена реалиями совершенно иного мира, упрятанного за высокими горами, ещё более резко оттеняет её смыслы: наверное, это своеобразный плач по культуре».[6] | In the introductory article to a publication of selected works by Shapovalov, the famous literary masters Chingiz Aitmatov and Semyon Lipkin[vii] wrote: “Today, to talk about this book means to talk about all the poetry of Vyacheslav Shapovalov, exactly as if he had drawn on a white sheet under one book cover the entire line of his poetical life. This book is about him, but so much more – about the unprotected aging of culture in the twentieth century. And the fact that his poetry is filled with the realities of a completely different world, hidden behind high mountains, emphasizes its meaning even more sharply: most likely, this is a kind of lament for culture.”[6] |
| Реквием по увядающей традиционной культуре в поэзии В.И. Шаповалова звучит мощно и полифонично. В ярких поэтических образах и формах писатель выразил мироощущение человека, «идущего по кромочке, нагим, между добром и злом», раздираемого Богом и Дьяволом, и ищущего истину и выход в поэтическом Слове. | In Shapovalov’s poetry, the requiem for a fading traditional culture sounds powerful and polyphonic. In vivid poetic shapes and forms, the writer expresses the human perception of “walking along the edge, naked, between good and evil,” torn by God and the Devil, seeking the truth and a path to the poetic word. |
| Мы не разделяем пессимистичных взглядов В.И. Шаповалова относительно будущего литературы, в общем, и русской литературы Кыргызстана в частности. | This author does not share the pessimistic views of Shapovalov about the future of literature in general, and Russian-language literature in Kyrgyzstan in particular. |
| Смеем утверждать, что русская литература Кыргызстана сегодня находится на неведомом ранее качественном художественном уровне. Свидетельством тому может являться творчество М. Рудова, С. Сусловой, А.Никитенко, В. Шаповалова. Есть, наверное, какая-то закономерность в том, что именно на рубеже веков, сломе культурных эпох появляются художественные явления, становящиеся этапными для историко-литературного процесса. | This author ventures to assert that Russian literature in Kyrgyzstan is now at a previously unknown level of artistic quality. Evidence of this may be found in the works of Mikhail Rudov, Svetlana Suslova, Aleksander Nikitenko, and Vyacheslav Shapovalov. There is, most likely, some accordance with natural law in the fact that precisely at the turn of the century, at the fracture of cultural epochs, artistic phenomena appeared that became stepping-stones for literature’s historical development. |
| На заре XXI названные поэты в пору поэтической зрелости издали свои избранные произведения, свидетельствующие не только о таланте авторов, но и о том, что у русской литературы Кыргызстана есть свой неповторимый облик. | At the beginning of the twenty-first century, poets have published their selected works as they matured poetically. These published works reveal not only the authors’ talent, but also that Russian-language literature in Kyrgyzstan has its own unique character. |
| Писатели драматически ощущают свою оторванность от исторической родины, но в их поэзии нет провинциализма, они открыты всему поэтическому миру, творя свою судьбу на евразийском просторе. | Writers feel dramatically isolated from their historic motherland, though there is no provincialism in their poetry. They are open to the entire poetic world, creating their own destiny in the Eurasian expanse. |
| С. Суслова и В. Шаповалов известные в Кыргызстане поэты, состоявшиеся ещё в советскую эпоху, во второй половине XX века. К этой плеяде поэтов относится и А. Никитенко, выпустивший в 2006 году сборники стихотворений «Зимняя радуга» и «Переворачивая мир». Второй сборник отметим особо, он представляет собой уникальное издание палиндромов, включающий в себя наряду со стихотворениями и поэмами, авторский алфавитный словарь данного достаточно редкого в современной литературе жанра. | Suslova and Shapovalov are famous poets in Kyrgyzstan, having already made names for themselves in the Soviet era, in the second half of the twentieth century. Nikitenko, who may also be grouped with these poets, released two collections of poems in 2006, entitled The Winter Rainbow and The Turning World. The second collection is especially noteworthy, as it presents a unique edition of palindromes, which includes, along with verses and poems, the author’s dictionary of rather rare modern literary terms. |
| Заметных успехов в последние годы достигла и проза Кыргызстана на русском языке. Издан и переведён на иностранные языки новый роман Ч. Айтматова «Когда падают горы (Вечная невеста)». Писатель «планетарного мышления» возвращается в романе к народным истокам. | Russian-language prose in Kyrgyzstan has reached notable successes in recent years. Aitmatov’s new novel When Mountains Fall, or the Eternal Bride has been translated into and published in foreign languages. In this novel, the writer of “planetary thinking” returns to folk sources.[viii] |
| Удивительно, как порой личность может быть вровень со своим веком. Ч. Айтматов, безусловно, человек XX столетия. С его творчеством связано не одно поколение читателей, он смог воплотить в нём историю кыргызского народа и по праву памяти останется в ней, пока неизбывно художественное Слово. Творческий путь Ч. Айтматова – это поиск духовных истоков человечности, стремление внести свою лепту в извечную дорогу к Истине, осознания смысла земного бытия. | It is amazing how, at times, a person may be in tune with his age. Aitmatov, of course, was a man of the twentieth century. Since his work is connected to more than one generation of readers, he was able to embody in it the history of the Kyrgyz people. Therefore, memory will remain within history while the artistic word is inescapable. The creative path of Aitmatov is a search for the spiritual sources of humanity, the desire to contribute to the age-old road toward truth, a search for understanding of the meaning of earthly existence. |
| В одном из своих выступлений Ч. Айтматова отметил, что он писатель XX века. Это действительно так, более того, он жертва и достижение, художественное выражение данной драматической эпохи. Его детство было осирочено в горниле революции и становления советской власти, отрочество опалено в пламени Великой Отечественной войны. Он выстоял, закалился и зашагал в ногу с эпохой, а во многом и опережая её, чувствуя времена перемен. | In one of his speeches, Aitmatov said that he was a writer of the twentieth century. This is true; moreover, he was a victim who achieved a true artistic expression of this dramatic period. His childhood was left behind in the crucible of the revolution and the establishment of Soviet power, his adolescence scorched in the flames of the Great Patriotic War (WWII). He survived, toughened, and walked in step with the ages, and in many respects even ahead of them, sensing the changing times. |
| Ч. Айтматов во многом был первым. В его повести «Лицом к лицу» впервые в литературе Советского Союза была поднята тема дезертирства. Классицистический, по сути, конфликт между долгом и чувством для времени публикации произведения в 1958 году звучал достаточно актуально и убедительно. Однако в дальнейшем писатель возвращается к данной повести и в 1991 году дописывает страницы, призванные углубить психологическую убедительность произведения. И в этом проявились, присущие Ч. Айтматову, творческая неудовлетворённость достигнутым и стремление к совершенству. В дальнейшем он дважды будет возвращаться к своему первому роману «И дольше века длится день», дописывая «интегрированную повесть» к нему «Белое облако Чингисхана» (1991) и «Философские этюды» (2001). | Aitmatov was first in many areas. The topic of desertion was raised for the first time in Soviet literature in his story, “Face to Face.” In fact, the classic conflict between duty and emotion was strikingly urgent and compelling during the work’s publication in 1958. However, the writer later returned to this story and in 1991 appended it, in order to enhance the psychological effect of the work. As this exemplifies, creative dissatisfaction and commitment to perfection was inherent in Aitmatov. Later, he twice returned to his first novel The Day Lasts More Than a Hundred Years while finishing the “integrated narrative” of The White Cloud of Genghis Khan (1991) and Philosophical Studies (2001). |
| Великий Гёте считал, что писатель должен быть одет в походный плащ, чтобы идти в ритме веления времени. Ч. Айтматов всегда был в пути, в поисках личности, воплощающей драматические, а порой и трагические взаимоотношения с обществом и временем. | The great Goethe believed that a writer should be dressed in a marching coat, in order to walk in rhythm with the dictates of the times. Aitmatov was always on the move, in search of an identity that embodied the dramatic and sometimes tragic relationship between society and time. |
| Джамиля – героиня, по ставшему весьма распространённым высказыванию Л. Арагона: «самой лучшей в мире повести о любви», – с пробуждённым личностным сознанием выходит с патриархально-родового окружения в мир новых отношений. Какой сложилась её дальнейшая судьба? Читателю неведомо. Но он был свидетелем зарождения романтической любви, пробуждающей индивидуальное сознание и стремление творить свою жизнь, согласно зову сердца. | Jamilya – the eponymous heroine of what the famous French writer Louis Aragon has proclaimed “the best love story in the world” – has an awakening personal awareness that leaves the environment of the patriarchal clan in a world of new relationships. How will her fate ultimately develop? The reader does not know. But he was a witness to the birth of romantic love, the awakening of an individual consciousness and the desire to create one’s own life according to the call of one’s heart. |
| Ч. Айтматов один из первых, в духе шестидесятников периода «оттепели» с их идеологическими иллюзиями, реалистический расскажет о драматических страницах советской истории, изламывающей личностные судьбы. | Aitmatov was one of the first, in the spirit of the “Thaw” of the Sixties, with its ideological illusions, to realistically talk about the dramatic pages of Soviet history, which had derailed personal destinies. |
| Потом «после сказки» о «Белом пароходе» останется мальчик, так и не сумевший смириться с миром лжи и зла. | “White Boat,” written in the style of a fairytale, is about a boy who was not able to accept a world of lies and evil. |
| А где-то там над бескрайними степями всё летает птица Доненбай, призывающая человечество, положившее голову на плаху: «Вспомни имя своё!». | And somewhere over the boundless steppes, the bird Donenbai continuously flies, calling out to mankind, as it lays its head on the cutting block: “Remember your name!” |
| Писатель выражает своё понимание жизни, прежде всего в художественном слове. И именно творя свои художественные миры, писатель наиболее искренен. Порой в жизни художник может пойти на компромисс со временем, обществом, самим собой. Однако в художественном творчестве мастер создаёт свои миры, в которых выражает свою боль и надежду, разочарование и идеал. В сокровенном не лгут. Ч.Айтматов в жизни был человеком, после смерти остался художником, подобно Кассандре, пророчествовавшим о бедах, творимых человеком и неизбывно ведущих к гибели цивилизации. Об этом был его публицистический роман «Тавро Кассандры», в котором он поднял, кроме всего прочего, тему клонирования человека, ещё задолго до того как об этом заговорит научный мир и массовое сознание. Человек Планеты – он не мог, порой в ущерб художественности, не говорит о глобальных противоречиях земной цивилизации на исходе его родного века. Его произведения читали, обсуждали, понимали и недоумевали, критиковали и возвеличивали. А мир оставался таким, каким он был. И оставалась только боль и «вечная невеста» – Муза, творящая извечным Словом. Наверное, поэтому писатель в последнее, отведённое ему, время всё чаще вспоминал о том, что: «Слово выпасает Бога на небесах, Слово доит молоко Вселенной и кормит нас тем молоком вселенским из рода в род, из века в век. И потому вне Слова, за пределами Слова нет ни Бога, ни Вселенной, и нет в мире силы такой, превосходящей силу Слова, и нет в мире огненного пламени, превосходящего жаром пламя и мощь Слова». | The writer expresses his understanding of life, predominantly through the art of words. And it is precisely in the creation of his own artistic space that the writer is most sincere. Sometimes in life, the artist may make compromises with the times, with society itself. However, in his artistic work, the master creates worlds in which he expresses his pain and hope, disillusionment and ideals. Within the innermost reaches, there are no lies. In life, Aitmatov was a man; after his death, he remained an artist, like Cassandra, presaging the ills perpetrated by man and inevitably leading to the death of civilization. This was his journalistic novel Cassandra’s Brand, in which he raised, inter alia, the subject of human cloning, long before this was a topic of discussion for the scientific world and the world at large. A worldly man, he could not avoid discussing the global contradictions of human civilization at the end of his own century, sometimes even at the expense of his artistry. His works were read, discussed, understood, appraised, criticized and aggrandized. And the world remained as it was. There was only pain and the Muse, his “eternal bride,” creating the immortal Word. Most likely this is why, in recent times, the writer has more and more frequently recalled that “the Word grazes God in heaven, the Word draws milk from the Universe and feeds us with that milk, from generation to generation, century after century. And so beyond the Word, beyond the boundaries of the Word, there is no God, no Universe, and no such power on earth such as the superior force of words, and in the world there is no flaming fire superior to the heat and might of the Word.” |
| Творчество Ч. Айтматова звучит как мощный трагический реквием своей эпохе, канувшей в Лету. | The work of Aitmatov resounds like the mighty, tragic requiem of his epoch, sinking into oblivion. |
| Слова – крылья души Ч. Айтматова, подобно «улетающей стаи», рождают светлую печаль от расставания и надежду, что придёт новая весна, и вновь закурлычут журавли, неся надежду на обновлённую жизнь. | Words, the wings of Aitmatov’s soul, like a “departing flock,” give birth to a bright sadness of parting, and hope that a new spring will come, that cranes will once again fly, carrying hope for renewed life. |
| Современные киргизские авторы, стремясь расширить ареал восприятия своих произведений, переводят их, или пытаются создавать произведения как на родном, так и на русском языке. Из наиболее значимых явлений последнего времени в этом ряду отметим роман К. Акматова «Архат», получивший Государственную премию Кыргызской Республики им. Токтогула за 2008 год, и подготовленный к публикации кафедрами истории и теории литературы и кыргызского языка Кыргызско-Российского Славянского университета сборник стихов Р. Рыскулова «Стих и Я». | Modern Kyrgyz writers, seeking to expand the readership for their works, either translate them or try to create works both in their native language and in Russian. Among the most significant recent events in this area is Kazat Akmatov’s novel Arhat. It won the Toktogul State Prize of Kyrgyzstan in 2008.[ix] Also noteworthy is a collection of poems by Ramis Ryskulov, entitled Verse and I, which was prepared for publication by the Departments of History, Literary Theory, and Kyrgyz Language at the Kyrgyz-Russian Slavic University. |
| В свете вышеотмеченных достижений литературы Кыргызстана в большей степени ощущаются кризисные моменты функционирования искусства слова в современных социально-экономических и геополитических условиях. | In light of the aforementioned literary achievements in Kyrgyzstan, intermittent crises in the country’s literary process are all the more easily perceived during modern socio-economic and geopolitical conditions. |
| Геополитические и историко-культурные процессы привели к значительному сужению сферы функционирования и влияния художественной литературы на общественное сознание. Особенно это относится к литературе на русском языке. Изменения в этническом составе республики, ухудшение, особенно в сельских регионах, степени владения русским языком, с неизбежностью ведут к потере потенциальных читателей литературы Кыргызстана на русском языке. | Geopolitical, historical, and cultural processes have significantly narrowed literature’s operation and impact on public consciousness. This applies particularly to literature written in Russian. Changes in the ethnic composition of the republic, and the deteriorating degree of Russian proficiency, particularly in rural areas, has inevitably led to the loss of potential readers of Russian-language literature in Kyrgyzstan. |
| Динамичные события социально-экономической и политической жизни, изменение общественного сознания, не только по отношению к жизненно важным проблемам человеческого бытования, но и к сущности духовного бытия, привели к трансформации содержания и формы периодических изданий, а также к изменению взгляда на место и роль художественной литературы, искусства в жизни человека и общества. Обратим внимание, что в условиях экономического кризиса, неблагополучной ситуации в книгоиздании республики многие художественные произведения самых различных жанров не становятся известными широкому кругу читателей и в полной мере не осмысляются ни литературной критикой, ни, тем более, литературоведением. | Dynamic socio-economic and political events and a change in public consciousness, not only relating to vital issues of human existence but also to the essence of spiritual life, have led to a transformation in the content and form of periodicals, as well as a change in the perception of the place and role of literature and the arts in life and society. Note that the economic crisis was unfavorable to the republic’s publishing industry, and as a result many artistic works of the most divergent genres were unknown to the wider circle of readers and were not fully understood by literary critics, or, what’s more, by the field of literary criticism. |
| Столкновение различных идеологических установок, относительная (по сравнению с советской эпохой) свобода слова привели к многоголосию различных изданий, отражающих интеллектуально-духовные потребности различных социальных и идейных групп. Расширился тематический, жанровый и эстетический диапазон современной литературы Кыргызстана. | The collision of different ideological beliefs and the relative (in comparison to the Soviet era) freedom of speech have led to a polyphony of different social and ideological groups. The thematic, genre, and aesthetic range of contemporary literature in Kyrgyzstan has therefore expanded. |
| В начале XXI века в прессе и книгоиздании получают распространение судебно-криминальные и социально-бытовые очерки, религиозно-мистические трактаты и статьи, рассказы эротического характера, являющиеся выражением запросов массового читателя, ориентированного на гедонистическое, потребительское сознание или ищущего новые морально-нравственные ориентиры в условиях идеологической и духовной смуты. | Since the beginning of the twenty-first century, essays on social and legal themes, religious and mystical treatises and articles, and erotic stories are becoming common in the press and book publishing, responding to the demand of a mass readership oriented toward hedonist, consumerist values, or seeking new moral and ethical guidance during times of ideological and spiritual confusion. |
| Расширение возможностей для более непосредственного выражения собственной личности, бесцензурность изданий, либерализация общественных взглядов, ситуация «итога века», ведут к распространению мемуарно-биографической литературы. Показательна в этом отношении серия «Жизнь замечательных людей Кыргызстана», издаваемая под эгидой редакции журнала «Литературный Кыргызстан». | The broadening of opportunities for a more direct expression of the self, with uncensored media and the liberalization of social attitudes, has resulted from the events of the last century, leading to the propagation of memoirs and biographical literature. Indicative in this respect is the series “The Life of Remarkable People in Kyrgyzstan,” published under the auspices of the editorial board of the journal “Literary Kyrgyzstan.” |
| Писатели и журналисты Кыргызстана, по разным причинам идеологического и эстетического характера, всё чаще обращаются к иносказательным и притчевым формам. В периодической печати достаточно часто встречается жанры иносказательной притчи, бурлеска, несущих в своей доминанте не художественно-эстетическую, а публицистическую направленность. Показательны в этом отношении «Сказки Небесной Бешбармакии», публикующиеся на сайте АКИpress. | Writers and journalists in Kyrgyzstan, for various ideological and aesthetic reasons, are increasingly turning to allegorical and parabolic forms. Genres such as allegorical parables and the burlesque quite often occur in periodicals, the dominant tone of which is not artistic or aesthetic, but journalistic. Indicative in this respect is “Beshbarmakiya’s Tales of Heaven,” published on the webpage AKIpress. |
| Для лирических жанров, принадлежащих как перу уже известных киргизстанских мастеров слова, так и молодых поэтов, характерно углубленное выражение индивидуально-чувственного мира, расширение и изменение тематики, разнообразие поэтико-эстетических поисков. | For the lyric genres, whether belonging to the pen of already well-known Kyrgyz writers, or to young poets, there is a characteristically profound expression of an individual and sensuous world. There is thematic expansion and revision, and a variety of poetic and aesthetic explorations. |
| Стремясь изучить и выявить закономерности современной литературы Кыргызстана на русском языке, кафедра истории и теории литературы Кыргызско-Российского Славянского университета провела в 2006 году республиканский конкурс «Лучшая книга года на русском языке». Книги, победившие на конкурсе, позволили выявить некоторые тенденции, характерные для современной русской литературы Кыргызстана. | In an effort to explore and identify patterns of contemporary Russian-language literature in Kyrgyzstan, in 2006 the departments of history and literary theory at the Kyrgyz-Russian Slavic University conducted a republic-wide contest entitled “The Best Russian-Language Book of the Year.” The books that won the contest enabled the identification of several trends in Kyrgyzstan’s contemporary Russian-language literature. |
| В 2006 году увидели свет книги с ярко выраженным автобиографическим началом Г. Свирщевского «Доктора и воры», И. Беккенина «Моя армия», поднимающие острые проблемы социального бытия современной жизни. | In 2006, two works with a distinctly expressive autobiographical beginning were published: Gennadii Svirshchevskii’s Doctors and Thieves and Il’dar Bekkenin’s “My Army,” which present acute social problems in modern life. |
| Книга Г. Свирщевского «Доктора и воры», обозначенная автором как повесть-эссе, носит социально-реалистический характер, с ярко выраженным публицистическим пафосом. Видимо, здесь сказался профессиональный опыт автора, долгие годы работавшего журналистом. В произведении в форме ретроспекций через драматическую судьбу одной семьи воссоздаются страницы истории России, Казахстана и Кыргызстана XIX, XX и XXI веков. Занимательные и искренне написанные строки, раскрывающие человеческие судьбы в контексте социально-политической истории, чередуются с публицистическими размышлениями автора, носящими несколько декларативный характер. Ассоциативная память автора свободно, порой эклектично совмещает различные пространственно-временные пласты, создавая художественно-публицистическую картину мира и человека, в которой есть доктора, несущие свет и избавляющие от боли, и воры, живущие за чужой счёт. | Svirshchevskii’s Doctors and Thieves, described by the author as a “story-essay,” is socially realistic with a pronounced journalistic fervor. Apparently, this was affected by the author’s many years of professional experience as a journalist. In the work, the dramatic fate of one family is recreated through flashbacks to Russian, Kazakh and Kyrgyz history in the nineteenth, twentieth, and twenty-first centuries. Interesting and sincere prose reveals people’s lives in the context of socio-political history while divulging the author’s thoughts on society and politics through a mouthpiece. Through associative memory of freely, sometimes eclectically, juxtaposed space-time periods, the work creates an artistic and journalistic picture of man and the world, where there are doctors who support society and cure pain, and thieves who live at the expense of others. |
| Повесть И. Беккенина «Моя армия», по объёму вполне способная претендовать на романную форму, интересна, прежде всего, актуальностью тематики, в ней впервые в литературе Кыргызстана изображается современная армия глазами солдата, на собственной шкуре испытавшего все «прелести» армейской службы. Данное произведение вполне сопоставимо с «нашумевшей» в своё время повестью Ю. Полякова «Сто дней до приказа». Однако при всей схожести тематики, поставленных проблем книги имеют существенное различие. Произведение Ю. Полякова, структурированное писателем-профессионалом, имеет ярко критический, отрицающий пафос. | Bekkenin’s tale, “My Army,” is long enough to be considered a novel. It is remarkable, first of all, for it relevant subject matter: it was the first in the literature of Kyrgyzstan to portray the painful “charms” of military service through the eyes of a soldier. This work may be compared to the “big bang” of Yuri Polyakov’s story “One Hundred Days Before the Order.” However, despite the similarity of themes and problems raised, the books have one significant difference: Polyakov’s product, structured by a professional writer, is strongly critical and invective. |
| И. Беккенин рассказывает о своей жизни в армии, о событиях, действительно имевших место, и его главная задача – поведать о них достоверно, не нарушая правды жизни. Автор повествования рассказывает историю вхождения героя в социальную общность, перемалывающую человеческую индивидуальность и делающую человека частицей системы. Наблюдательный взгляд писателя замечает малейшие детали и с ненавязчивым юмором и иронией доносит их до читателей. Автор не осуждает те или иные события и явления армейской жизни, он констатирует факты и доносит их до читателя, оставляя ему право делать свои выводы. Сам автор, кажется, вполне понял и принял, пытается психологический оправдать жестокие законы социально-нравственной жизни армии, выживающей в трудных экономических и политических условиях современного Кыргызстана. | Bekkenin talks about his life in the army, events that actually took place. Its main task is to tell them fairly, without violating objective reality. The narrative’s author tells the story of the hero entering a society where his human individuality is crushed as he is forced to become a mere cog in the system. The observant writer notices the smallest details and, with pleasant humor and irony, conveys them to readers, leaving those readers the right to draw their own conclusions. The author seems to make a conscious attempt to psychologically justify the brutal social and moral codes of the army, as it lives through the difficult economic and political conditions of modern Kyrgyzstan. |
| Книги Г. Свирщевского и И. Беккенина показательны для современного литературного процесса и выражают одну из существенных тенденций, проявляющуюся в усиленном интересе к актуальным противоречиям социальной жизни. В современной литературе Кыргызстана много, порой чересчур много, социального. Данный факт – тревожный симптом, который свидетельствует о неблагополучии социально-политической и экономической жизни Кыргызской Республики. Показательно, что социальные мотивы проявляются не только в прозе, но и в поэзии. | The books of Svirshchevskii and Bekkenin are indicative of the contemporary literary process and express a growing interest in the current contradictions of social life. In the modern literature of Kyrgyzstan there is much, at times too much, social commentary. This fact is an alarming symptom of the socio-political and economic troubles in the Kyrgyz Republic. It is significant that social motives are manifested not only in prose but also in poetry. |
| Сборник стихотворений А. Никитенко «Зимняя радуга» в многоцветной идейно-жанровой палитре поэтического слова повествует о буднях социального бытования, перипетиях судеб и устремлениях творческой мысли и души в студёной земной дороге человека, озаряемой радугой творческого вдохновения. | Nikitenko’s collection of poems, Winter Rainbow, using the colorful ideological-genre palette of poetry, tells a tale about everyday social existence, the vicissitudes of fate, and the aspirations of the creative mind and soul on man’s icy earthly path, illuminated by a rainbow of creative inspiration. |
| Литература – искусство слова. Эта азбучная истина в полной мере ощущается в процессе диалога с книгой А. Никитенко «Переворачиваю мир». Уникальная книга – единственный в своём роде сборник палиндромов – раскрывает новые бескрайние формально-содержательные грани «великого и могучего русского языка». Идейно-эстетическую значимость книги определяют не только формальные изыски, но и трепетное и искреннее чувство поэта, сердце которого обнажено перед треволнениями социальной жизни человека. | Literature is the art of words. This truism is fully felt in the dialectic process of Nikitenko’s book, The Turning World. This unique book, the only such collection of palindromes, reveals endless new aspects of the “great and mighty Russian language.” The ideological and aesthetic value of the book is determined not only by such delights in form, but also by the anxious and sincere feeling of the poet, whose heart is exposed to the alarms of social life. |
| Показательным и, вместе с этим, новым явлением в текущей литературной жизни является книга Д. Деркембаева «Анатомия души». В предисловии к книге Ч. Айтматов отмечает: «Действительно, так история распорядилась, что многие наши соотечественники проживают вдали от Родины, подвергая себя, своих близких различным испытаниям. Эти испытания не проходят бесследно и должны быть выражены на листе…».[7] Символично, что автор поэтического сборника, киргиз, подобно листику дерева заброшены с Востока на Запад ветрами перемен, испытывает муки творчества и выражает их на русском языке. Таковы лики современной культуры эпохи глобализации. По большому счёту в истории литературы Кыргызстана не было эмигрантской литературы, теперь она даёт свои первые ростки. Насколько живучими и художественно полнокровными они окажутся, покажет время. Вот только, заметим, что ведущими мотивами книги Д. Деркембаева являются «край родной и любимый», ностальгия по земле отцов. Свободный и бренный лист тоскует об узах родного древа, чьи живительные соки вспоили, вдохновили и с болью отпустили его в свободный полёт в благодатные, но чужие края. Идейно-содержательные пласты книги Д. Деркембаева символично выражены на обложке, на которой изображён зелёный лист дерева, прожилки которого напоминают линии судеб на ладони. Зеленеющий символ жизни, трепещущий на ветру, трансформируется в небесно-голубую даль вечности, мостом к которой являются песочные часы, отмеряющие человеческую жизнь. Творческая, философская мысль лирического героя не всегда воплощается в гармоничную и адекватную эстетическую форму, но в искренности, неравнодушии, сострадании и вере в высокое автору книги не откажешь. | A significant new appearance in modern literature is Daniyar Derkembaev’s book, The Anatomy of the Soul. In the preface to this book, Aitmatov wrote: “Truly, as history has dictated, many of our compatriots reside far from their Motherland, exposing themselves and their loved ones to various experiences. These experiences have consequences and should be expressed on the page…”[7] Symbolically, the author of the collection of verses, a Kyrgyz, is like the leaf of a tree, abandoned by the East for the West with the winds of change, experiencing the torments of creativity and expressing them in the Russian language. Such are the faces of contemporary culture in the era of globalization. By and large, in Kyrgyzstan’s literary history there has not been an émigré literature, and only now is it sending out its first shoots. How viable and artistically robust it will be, only time will show. We should but note the major motifs of Derkembaev’s “Land Native and Loved:” nostalgia for the land of his fathers. The frail, loose leaf longs for a connection to its native tree, whose refreshing juices nourished, inspired, and, with pain, let him go roving in a flight to fertile but foreign lands. The ideological content of the book is symbolically expressed on the cover, which shows a green leaf, the veins of which resemble a hand’s fate lines. This green symbol of life, fluttering in the wind, is transformed, within the sky-blue expanse of eternity, into a bridge that leads to an hourglass, measuring human life. The lyrical hero’s creative and philosophical thoughts do not always translate into a harmonious and appropriate aesthetic form, but the sincerity and detachment, the highest compassion and faith of the author is undeniable. |
| Наконец, серьёзной книгой заявило о себе «потерянное» поколение сорокалетних. Сборник стихов и текстов Т. Джолдошбекова и М. Рогожина «Полинезия// Вероятностная модель медитации» зеркально представляет два взгляда, художественных метода, осмысляющих своё время, представителями одного поколения. Однако способы выражения современной эпохи у авторов разные. | At long last, the “lost” generation of the 1940s has been presented in a serious book. The collection of poems and texts by Talant Dzholdoshbekov and Mikhail Rogozhin, Polynesia // Probable Model of Meditation, shows in a mirror image two views and artistic methods for understanding one’s own time, presented by representatives of a single generation. However, in their methods of depicting the modern era, the authors are very different. |
| Сборник стихов Т. Джолдошбекова представляет, в сущности, лирический дневник, рассказывающий о движении чувств и мыслей человека, в стремительном беге времени. Поэт, опираясь на традиционные стихотворные формы и образы, трансформируя их в своём поэтическом мире, создаёт лирические произведения любовной, гедонистической, социальной тематики, порой поднимаясь до медиативной лирики, будоража умы читателей проклятыми философско-психологическими вопросами человеческого бытия. | Dzholdoshbekov’s collection of poems is, in essence, a lyrical diary, narrating the evolution of the feelings and thoughts of man in the fast-paced race of time. The poet, drawing on traditional poetic forms and images, transforms them in his poetic world, creating lyrical works on love, hedonistic, and social topics, at times rising to meditative lyrics, in order to agitate the minds of readers which have been damned to the philosophical and psychological aspects of human existence. |
| М. Рогожин в своей части книги, носящей показательное название «Вероятностная модель медитации», создаёт свои тексты в эстетических традициях художественных направлений: декаданса, символизма, сюрреализма, модернизма и постмодернизма. Ассоциативные и насыщенные символикой тексты строятся на «потоке сознания» лирического героя и выражают пограничные психологические состояния, возникающие на грани сознательного и подсознательного. Произведения М. Рогожина, в какой-то степени, соотносятся в литературе Кыргызстана с «Авангардистскими стишками» К. Джусубалиева и творчеством Шербото Токомбаева. В сочинениях названных поэтов находит своё выражение общемировое движение литературы в сторону дальнейшего углубления индивидуализации авторского сознания и форм его выражения. | Rogozhin, in his part of the book, which bears the telling title “A Probable Model of Meditation,” creates his texts in the aesthetic traditions of the artistic schools of decadence, symbolism, surrealism, modernism, and postmodernism. The rich, associative symbolism in the text is based on the lyrical hero’s “stream of consciousness” and depicts the borderline psychological state between normalcy and psychosis. Works by Rogozhin, if compared to other literature in Kyrgyzstan, are to some degree similar to the avant-garde verses of Dzhusubaliev and the works of Sherboto Tokomaev. In their works, each of these poets expresses in their own way the worldwide literary movement toward the further deepening of individualism in the writer’s consciousness and forms of expression. |
| Сборник Т. Джолдошбекова и М. Рогожина, несмотря на непохожесть художественного почерка авторов, представляет определённое целостное единство, открывая многообразный и многогранный мир социального и духовного бытия человека, заброшенного в круговорот истории в «проклятое время перемен». | The collection of Dzholdoshbekov and Rogozhin, despite the dissimilarity in the authors’ personal artistic style, presents a unified work, revealing the diverse and multifaceted world of the social and spiritual being of an individual, abandoned in the cycle of history during “accursed times of change.” |
| В 2007 году в Москве увидела свет первая книга победителя Международного литературного конкурса «Русская премия» Т. Ибраимова. | In Moscow, in 2007, the first book by Talip Ibraimov, winner of the International Library Contest “Russian Prize,” was published. |
| Известный в Кыргызской Республике кинематографист опубликовал на рубеже XX – XXI веков на страницах журнала «Литературный Кыргызстан» повести «Плакальщица», «Гнездо кукушки», «Старик», «Ангел» и был замечен литературоведами и литературными критиками. В 2007 году пришло признание за пределами страны. Повести писателя отличаются драматизмом повествования, видимо сказывается профессия драматурга, знанием национального кыргызского менталитета, вскрытием социально-нравственных проблем современной жизни и тонкой иронией изложения жизненного материала. Художественная речь писателя максимально приближена к реальности, в ней нет ханжества и приукрашивания, но за «циничным» реализмом ощущается безграничная вера в духовную мощь человека. И самое главное – эта проза свободного человека, знающего цену жизни и людям, прощающего грехи людские и «милость к падшим призывающего», снимающего маски и не лгущего в главном. Жизнеутверждающий пафос произведений Т. Ибраимова, несмотря на объективное описание противоречий социального бытия людей, порой кажется наивным, но за ним стоит безграничная вера в Человека. А это многого стоит! | It is a well-known fact in the Kyrgyz Republic that, at the turn of the twenty-first century, the filmmaker published the tales “The Howler,” “The Cuckoo’s Nest,” “The Old Man,” and “The Angel” in the journal Literary Kyrgyzstan, where he was noticed by literary critics. In 2007, recognition came from outside the country. The writer’s tales differ from the dramatic narrative. His experience as a professional dramatist and knowledge of the Kyrgyz national mentality, allows him to reveal the social and moral problems of contemporary life and the subtle irony of life’s stories. The writer’s style closely approaches reality, with no bigotry or embellishment, but behind the “cynical” realism, there is boundless faith in the spiritual power of man. And most importantly, this is the prose of a liberated man, who knows the value of life and of people, who forgives people their sins and “calls forth mercy for the fallen,” removes his mask and, most significantly, does not lie. The life-affirming pathos of Ibraimov’s work, despite his objective description of the contradictions in people’s everyday social life, may seem naïve at times; yet it stands for a boundless faith in Man. And this is worth a great deal! |
| В 2008 году увидела свет книга Эмиля Ибрагимова «Стук в окно». Герой книги находится в постоянном борении с окружающей средой, а самое главное, с противоречивыми импульсами своей души. Психея – Душа в центре повествования Эмиля Ибрагимова. Проза писателя отличается особым психологизмом, в котором нашли своё выражение как социально-психологическая детерминация, так и бессознательные тайники человеческой сути. | In 2008, Emil Ibragimov’s book, Knock on the Window was published. The hero of the book is in constant agony with his surrounding environment, and, most importantly, with the conflicting impulses of his soul. The psyche and spirit are the center of Ibragimov’s story. The writer’s prose has a distinctive psychology, in which may be found its own expression of social and psychological determination, and the unconscious secrets of human existence. |
| Выход в свет в 2008 – 2009 годах поэтических сборников М. Рудова «Поэтической строкою», С. Сусловой «Акварели осеннего времени», А. Никитенко «Разрыв» и Т. Джолдошбекова «Полинезия» яркое свидетельство того, что поэзия живёт по своим законам, даже в кризисные социально-экономические времена. | The publication in 2008-2009 of poetry collections such as Rudov’s With the Poetic Line, Suslova’s Watercolors of Autumn, Nikitenko’s Gap and Dzholdoshbekov’s Polynesia is vivid proof that poetry lives by its own laws, even in times of socio-economic crisis. |
| Историко-культурное состояние и художественно-эстетические поиски современной литературы Кыргызстана на русском языке находят своё отображение на страницах журнала «Литературный Кыргызстан» – зеркале культурной жизни Республики. Благодаря подвижнической деятельности главного редактора А.И. Иванова и заместителя главного редактора С.Г. Сусловой журнал не только сохранил свои позиции в трудные кризисные времена, но и вышел на новые культурные рубежи. | The historical and cultural status of modern Russian-language literature in Kyrgyzstan and its aesthetic exploration can be seen reflected in the pages of the journal Literary Kyrgyzstan – a mirror of cultural life in the republic. Thanks to the efforts of the head editor, Aleksander Ivanov, and the deputy chief editor, Svetlana Suslova, the journal not only has maintained its status in the difficult times of crisis, but has also reached new cultural frontiers. |
| Только на основе обзора одного номера «Литературного Кыргызстана» можно выявить идейно-эстетические поиски современной литературы Кыргызстана на русском языке. Первый номер журнала за 2008 год открывает повесть Т. Ибраимова «Запах джиды». Основанное на народной смеховой культуре, тонко замеченной и переданной наблюдательным автором, повествование о современной трудной, полной противоречий жизни аила выливается в щемящее и трогательное признание в любви к Родине и Человеку. | Reviewing but one issue of Literary Kyrgyzstan, one may identify the ideological and aesthetic quests of contemporary Russian-language literature in Kyrgyzstan. The first issue of 2008 introduces Ibraimov’s tale, “The Scent of Silverberry.” Based on folk culture, subtly observed and conveyed by the attentive author, the narrative is about today’s complex village life, full of contradictions. The narrator pours out, in a painful and touching declaration, his love for the motherland and mankind. |
| Два рассказа Дмитрия Ащеулова, кстати, его сборник рассказов «Шесть часов из жизни Червякова» так же входил в лонг-лист литературного конкурса «Русская премия» за 2006 год, «Бальтазар Неверро» и «Кара господня» выражают мироощущение культуры постмодернизма. Фантасмагоричные, полные абсурда и апокалипсической «печати обречённости» рассказы выражают и в тоже время пародируют массовую культуру эпохи, «когда кончалась тысяча первая ночь этого безумного города».[8] Надо заметить, что автор, строя фантастически сатирическую и апокалипсическую художественную картину мира, идёт от абсурда самой жизни «потребительской цивилизации» XXI столетия, приходящей на смену культуре. | Two stories by Dmitry Ashcheulov from his collection of short stories, Six Hours in the Life of Chervyakov also made the long-list for the literary “Russian Award” in 2006: “Bal’tasar Neverro” and “God’s Justice” express a postmodern cultural outlook. Phantasmagoric, full of absurdity and apocalyptic “printed doom,” these stories express, while simultaneously parodying, the period of popular culture, “when the one-thousand and first night ended in this crazy city.”[8] It should be noted that the author, building a fantastic satirical and apocalyptic picture of the world, begins from the absurdity of the life in a “consumer civilization,” which is replacing culture in the twenty-first century. |
| Рассказ Эмиля Джолоева «Кульчетай» затрагивает одну из актуальных тем современности «миграционной катастрофы» оттока русскоязычного населения и поисков лучшей доли и заработка в России коренного населения Кыргызстана. Герой рассказа Бакыт – гастарбайтер, строящий жизнь вдали от родины. | Emile Dzholoev’s story “Reading Culture” addresses the “migration catastrophe,” one of the topical issues of our time: Russian-speaking ethnic Kyrgyz pour out of of Kyrgyzstan to Russia, in search of a better life and salary. The hero of the story is Bakyt – a migrant worker, building a life faraway from his motherland. |
| А. Крякун, родившийся в селе Ленин-Джол Джалал-Ададской области, а ныне живущий в Санкт-Петербурге также представил в журнале два рассказа «Прикосновение к вечности» – лирико-психологический рассказ о творчестве и мистической любви «двух людей, живущих в разных измерениях»; «Оцепение» – натуралистическое описание умирающего посёлка «Почтовый ящик № 363».[9] В традициях Эмиля Золя («Жерминаль») описывается деградация людей, оказавшихся на «обочине жизни»: «Посёлок постепенно умирал. Умирали не только дома, трубы, стены завода, штольни и шахты, но умирали и люди. Без музыки, прощальных речей и слёз уходили они в насыщенную ураном землю… | Aleksander Kryachun, born in the village of Lenin-Dzhol, in the Dzhalal-Adadskoj region, now lives in Saint Petersburg. He also presented two stories in the journal: “Contiguity to Eternity,” a lyric, psychological story about the creative work and mystical love of “two people living in different dimensions,” and “Numbness,” a naturalistic description of a dying village called “Post Office Box #363.”[9] The degradation of people caught up in the “margins of life” is described in the tradition of Emile Zola’s novel Germinal: “The village was gradually dying. Not only the houses, the pipes, the factory walls, the mine tunnels and shafts were dying, but even the people were dying. Without a funeral march, eulogy, or tears, they left for land rich in uranium… |
| Жестокая жизнь заставила искать развлечений, которые могли скоротать мёртвое время. И поэтому только здесь: среди отравленных трав, среди людей, забывших вкус поцелуев, у народа с обугленной памятью – мог родиться этот мутант. Только в умах теней, шатающихся среди запыленных радиоактивных домов, мог появиться этот уродливый способ «уничтожения времени».[10] | “Cruel life forced us to search for entertainment to pass the dead time. And therefore only here, among the poisoned grass, among people who have forgotten the taste of kisses, and whose memory is charred, could this mutant have been born. Only in the minds of ghosts, staggering among the rusty, radioactive homes, could this agent of ‘destructive times’ appear.”[10] |
| Раздел «Поэзия» первого номера «Литературный Кыргызстан» представлен тремя поэтами из «поэтического братства»: Светланы Сусловой, Вячеслава Шаповалова и Александра Никитенко. | The “Poetry” section of the first issue of Literary Kyrgyzstan is represented by three poets of a “poetic brotherhood:” Suslova, Shapovalov, and Nikitenko. |
| В преамбуле к разделу совершенно верно замечено: «Несмотря на несхожесть поэтического почерка, именно они представляют сегодня целое поколение русской поэзии Кыргызстана, состоявшееся на стыке двух эпох – XX – XXI».[11] Добавим, что нас сегодняшний день это наиболее профессиональные и художественно значимые поэты русской литературы Кыргызстана. | The preamble to this section rightly observes: “Despite their dissimilar poetic style, the three poets now comprise the whole generation of Russian-language poetry in Kyrgyzstan located at the junction of two epochs – the twentieth and the twenty-first centuries.”[11] It should be added that these are today the most professional and artistically important poets of Russian-language literature in Kyrgyzstan. |
| В разделе «Публицистика» публикуется материал, представленный Валерием Сандлером, известным киргизстанским журналистом, ныне живущим в Америке. Статья «Если враг оказался… друг, или Достойно ли еврею жить «под немцем»?» является по форме развёрнутым диалогом Валерия Сандлера с Володей (Давидом) Кругманом – художником-дизайнером, некогда работавшим в Киргизии, а сегодня живущим в немецком городке Фюринг. В разговоре двух друзей в искренней личностно-публицистической форме вспоминаются страницы прошедшей жизни, выстраивается представления беседующих о политической и социальной жизни XX века. | In the “Journalism” section, material submitted by Valery Sandler, a Kyrgyz journalist who now lives in America, was published. The article, entitled “If the Enemy Turned Out to be … a Friend, or, Is it Worthwhile for a Jew to Live ‘under a German’?” is in the form of an open dialogue between Valery Sandler and Volodya (David) Krugman – a designer who worked for some time in Kyrgyzstan, but today lives in the small German city of Furing. This cordial and journalistic personal conversation between two friends recalls a past life, playing out a discussion of the political and social life of the twentieth century. |
| Завершается номер историко-литературоведческой статьёй Г.Н. Хлыпенко «Литературный Кыргызстан» – форпост русского языка и литературы в стране». В основательно написанной статье представлены вехи развития журнала, его вклад в сохранение и развитие русской словесности в Кыргызской Республике. | The edition ends with an article on historical philology by Georgii Khlypenko entitled, “Literary Kyrgyzstan – an outpost of Russian language and literature in the country.” This thorough article presents the journal’s milestones and contributions to the preservation and development of Russian-language literature in the Kyrgyz Republic. |
| Обзор литературы Кыргызстана на русском языке начала XXI века свидетельствует, что художественное слово по-прежнему выражает «волнующее движение жизни», делая сиюминутную жизнь вечной, опаляя небесным светом суетность человеческого бытия. | A review of literature in Kyrgyzstan from the beginning of the twenty-first century shows that literature is still “an exciting movement of life,” making momentary life eternal, searing with heavenly light the worldliness of everyday human existence. |
Bibliography
[1] ru.wikipedia.org/wiki. [2] Gutsulyak O. On Narrative and Narrative Systems// community.livejournal.com/ru_philosophy/334858.html. [3] Alekseev V.M. Chinese Literature. –Moscow: Nauka, 1978. [4] Eidinova V.V. On the Category of the “Literary Period” and Style of the Modern State of Soviet Literature: Problems of interaction technique, style, and genre in the Soviet literature. – Sverdlovsk, 1990. [5] Shapovalov V. I. “Kasym Tynystanov as a Reflection of the Cultural Revolution // Kasym Tynystanov and Traditional Culture in the History of the Twentieth Century: Anniversary Materials. Scientific Conference Marking the 100-year Anniversary of Tynystanov’s Birth. – Bishkek, 2001. – P. 62-69. [6] Aitmatov Ch., Lipkin S. Poetry in the Human Expanse // Shapovalov V. I. In the Asiatic Circle: Selections. – Bishkek: Arkhi, 2003. – p.7-8. [7] Derkembaev D. Anatomy of the Soul. – Frankfurt-on-the-Main, 2006. [8] Ashcheulov D. Two stories. Bal’tasar Neverro. God’s Justice // Literary Kyrgyzstan, 2008 – no. 1 – p. 96. [9] Kryachun A. Contiguity to Eternity. // Literary Kyrgyzstan, 2008. – no. 1. – p. 129. [10] Kryachun A. Numbness // Literary Kyrgyzstan, 2008. – no. 1. – p. 133, 135. [11] Literary Kyrgyzstan, 2008. – no. 1.
Translator’s Notes
[i] Psychological sketches first appeared in England and France at the beginning of the nineteenth century. They appeared soon thereafter in Russian literature in the mid-nineteenth century, promoted by Belinsky’s “Natural School,” to which belong Grigorovich’s “Petersburg Organ-Grinders” and Nakrosov’s “Petersburg Corners,” which attempt to ‘realistically’ portray the details of everyday life for the lower classes in Saint Petersburg. These sketches are usually considered precursors to the Realist Movement in Russian literature. [ii] Here, the author’s phrase “socialist reality” is at play with the phrase “socialist realism,” the official ideology of all Soviet literature after 1932. This ideology dictated that all Soviet writing must describe and uphold the revolutionary values of labor and socialism. Throughout Soviet history, this ideology was ridiculed by many Soviet writers, including Abram Terts in his essay “What is Socialist Realism?” [iii] In this instance, the original Russian term for tale is “povest’”. This differs from the Russian term “rasskaz” (which may also be translated into English as ‘tale’) in that it is closer to a novella than a short story. Compared to a “rasskaz,” therefore, the “povest’” is generally longer, its themes and characters more developed. [iv] Though the situation in Kyrgyzstan has recently changed, the author reports that this process, as a trend, is still currently underway. [v] Zamir Osorob, Zamira Sydykova, and Rina Prizhivojt are famous journalists in Kyrgyzstan. After Bakiyev came to power, Zamira Sydykova and Rina Prizhivojt became Plenipotentiary Ambassadors of Kyrgyzstan to the United States and European countries. Today, Zamir Sadykov resides in the United States; Rina Prizhivojt is the chief editor of the newspaper MSN; and Zamir Osorov works for the newspaper Bishkek Evening. [vi] Kasym Tynystanov (1901-1938) was a foremost Kyrgyz linguist and poet, occasionally fulfilling the roles of scientist and politician as well. Born in a village in eastern Kyrgyzstan, Tynystanov studied at the Kazakh Institute of Education, where he began to develop the first Kyrgyz alphabet, writing and publishing Kyrgyz poems and prose in the new script. After his alphabet was officially approved in 1924, he created the first Kyrgyz readers for primary school students, wrote a grammar book that covered Kyrgyz phonetics, morphology, and syntax, and developed Kyrgyz dictionaries. In addition to his linguistic research, Tynystanov was dedicated to the preservation of Kyrgyz oral folklore. To this end, he analyzed, translated into Russian, and published the oral folklore that he collected on expeditions around the country. The preservation, analysis, and translation into Russian of the great Kyrgyz epic tale, Manas, was particularly important to him. In 1937, however, Tynystanov was arrested and executed one year later. [vii] Simyon Lipkin (1911-2003) was a Soviet Russian poet and translator. Among other works, he translated the famous national epic “Manas” from Kyrgyz into Russian, in 1934. [viii] Aitmatov may be considered a writer of “planetary thinking,” as his works are concerned with global issues, moral problems that are common to all mankind. In Cassandra’s Brand, the action develops outside of Kyrgyzstan. In his next novel, however, Aitmatov returns to specifically Kyrgyz motifs in his interpretation of Kyrgyz folklore and literature within the modern context. [ix] The Toktogul State Prize is awarded to the year’s best work by a Kyrgyzstani writer. It is awarded on behalf of the Kyrgyz government and the National Writers’ Union.
